ых с
  московским самодержавием, совершенно недостаточно для того, чтобы
  противопоставлять на цивилизационном уровне Россию и Европу (как это делали
  евразийцы - течение российской эмигрантской мысли 20-х гг. ХХ в.). Скорее
  следует говорить о России и США (особенно имея ввиду ХIХ-ХХ вв.) как о двух
  крайних экспериментах, поставленных европейской цивилизацией.
  
  Как часть Европы мы ощущаем общеевропейский постпросвещенческий духовный
  кризис, глубина которого пока неясна. Но сегодня больше всего, захватывая
  широкие слои населения, ощущается "модернизационный" кризис. В этом отношении
  наша ситуация напоминает японскую, где наш ХIХ век выступает в роли "эпохи
  Мэйдзи". При этом, правда, имеется существенное отличие - громадные размеры
  страны и ее этническая, языковая, конфессиональная и прочая неоднородность.
  Поэтому этот процесс идет не однородно во всей стране. Угрозу для этого
  процесса представляет сваливание в очередное "народническое" социалистическое
  доиндивидуальное состояние на державной, этнической, или конфессиональной
  основе. Но 90-ые годы ХХ в. - не 30-ые. И мир, и мы стали другими. И это
  вселяет надежду на быстрое изживание этой опасной тенденции.
  
  Но призывами духовному возрождению не поможешь. Мы вступили в эпоху
  глубочайших культурных трансформаций. Трансформации же на то и трансформации,
  что "нравы предков" в прежнем виде не возрождаются, ибо меняется нечто
  фундаментальное - социальная структура носителей культуры