и даже устыдились.
   - Какого черта тебе нужно? - спросил отец, вытаскивая нож из футляра.
  - Дай ему выпить, Карл, - мерзко хихикнул Ренди, и снова раздался хохот.
  Ренди был пьян в дым.
   - Я хочу писать, - взмолился я.
   - Давай быстрей, ради Христа, - рявкнул отец. Я побежал в рощу и
  судорожно попытался облегчиться. Очень долго у меня ничего не
  получалось. Казалось, внизу живота застыл горячий мягкий свинцовый шар.
  Я ничего не мог поделать со своим пенисом - от холода он совсем
  скукожился. Наконец, шар превратился в жидкость, и когда она вылилась из
  меня, я вернулся в палатку и залез в спальный мешок. Никто не смотрел на
  меня. Они разговаривали о войне. Они все в ней участвовали.
   Мой отец убил оленя три дня спустя, в последний день охоты. Я был с
  ним. Он убил его идеально, попав в мышцу между шеей и плечом. Олень
  упал, превратившись в груду мяса, и тотчас же потерял всю свою грацию.
   Мы подошли к нему. Мой отец счастливо улыбался. Он расчехлил свой
  нож. Я знал, что сейчас произойдет, знал, что меня стошнит. Но я не мог
  ничего сделать. Отец твердо поставил сапог на тушу, дернул оленя за ногу
  и воткнул в нее нож. Затем вспорол брюхо, и кишки животного вывалились
  на траву. Я отвернулся и извергнул свой завтрак на землю.
   Когда я повернулся к отцу, он смотрел на меня. Он не сказал ни слова,
  но я прочел в его глазах презрение и разочарование. С тех пор я видел
  это