ть какого-нибудь своего
  приятеля или подругу, и тогда я мог отчетливо видеть ее самые интимные
  места сквозь прозрачные нейлоновые трусики. Народ вокруг разговаривал о
  Микеланджело, Курте Воннегуте и последних новинках рока. Какая-то
  девушка спросила меня, читал ли я Сюзанн Браунмиллер. Я ответил, что не
  читал. Она стала горячо убеждать меня, что это потрясающе, это
  убийственно. Я смотрел на картинку, висящую на стене. На ней был
  изображен парень у телевизора с огромной дебильной улыбкой и вылазящими
  на лоб глазами. Надпись внизу гласила; "Черт! И как это я так
  накурился!"
   Я смотрел на Дану. Она то скрещивала ноги, то вновь раздвигала
  колени. Несколько темных волосинок торчали из-под трусов. Я никогда не
  чувствовал себя таким возбужденным. Не знаю, повторится ли это
  когда-нибудь еще. Я был вне себя, и всерьез уже начинал беспокоиться, не
  лопнут ли на мне штаны. Дана разговаривала с Питом и с каким-то типом,
  которого, кажется, не представили. И вдруг, совершенно неожиданно, она
  повернулась ко мне, и желудок мой сжался в комок. Она наклонилась к
  моему уху, обдав его горячим дыханием, и прошептала:
   - Сейчас выйдешь через заднюю дверь. Вот туда. - Она показала
  пальцем. В это было невозможно поверить. Как во сне я смотрел на дверь.
  Она была реальна. Дана тихонько рассмеялась и прошептала:
   - Весь вечер ты заглядываешь мне под платье.