Он выносил стекла из гаража. Еще весной он заготовил их, окрасил рамы
  в зеленый цвет, и теперь аккуратно расставлял их вдоль дома, по штуке
  под каждым окном. Я наблюдал за ним. Лицо его покраснело даже под
  прохладным октябрьским солнцем, легким, как поцелуй. Замечательный месяц
  октябрь.
   Я сидел на нижней ступеньке крыльца, смотрел на папу и на проезжавшие
  мимо нашего дома автомобили. Мама была в доме. Она играла на пианино
  что-то минорное. Наверное, Баха. Почти все, что она играла, звучало как
  произведения Баха. Ветер то доносил до меня мелодию, то обрывал ее.
  Когда я сейчас слышу этот отрывок, в памяти всплывает тот солнечный
  октябрьский день. Фуга Баха для Двойных Окон в миноре.
   Мимо проехал "Форд". На старый вяз села малиновка и начала
  насвистывать. Я слушал, как играет мама. Правая рука ее выводила
  мелодию, левая брала звучные аккорды. Когда ей хотелось, мама могла
  играть превосходные буги-вуги, но это случалось нечасто. И даже
  буги-вуги в ее исполнении звучали так, будто их сочинил все тот же Бах.
   И тут вдруг меня осенило. Я понял, как прекрасно было бы разбить все
  эти стекла. Одно за другим, сперва верхние половины, потом нижние.
   Вы скажете, это было не что иное, как желание отомстить отцу,
  сознательное или бессознательное. Разрушить его идеальный мир. Но,
  честно говоря, я не помню, чтобы отец как-то фигурировал в моих мыслях