вины. Никакого
  ощущения, что я делаю что-то не так. Как, впрочем, и особого
  удовольствия. Все-таки странная вещь, это детское восприятие мира. Я
  уверен, что если бы отец успел укрепить вторые рамы на окнах, мне и в
  голову не пришло бы их разбить.
   Я уже примеривался к последнему стеклу, когда на плечо мое легла
  тяжелая рука, и я обернулся. Это был отец. И он был не в себе. Я никогда
  раньше не видел его таким. У него были огромные глаза навыкате,
  совершенно бешеные. Я так испугался, что начал кричать. Ощущение такое,
  как если бы вы увидели своего отца с совершенно чужим лицом, пугающим и
  незнакомым. - Ублюдок!
   Он схватил меня одной рукой за левое плечо, а другой - за лодыжки и
  швырнул на землю. Швырнул изо всех сил. Казалось, из моих легких вышел
  весь воздух, и я лежал, не в силах ни вздохнуть, ни пошевелиться. И
  наблюдал, как выражение ярости на лице отца сменяется испугом. В груди и
  крестце разливалась острая боль.
   - Я не хотел, - сказал он, присаживаясь на корточках возле меня. - С
  тобой все в порядке? Все о'кей, Чак?
   Он называл меня так, когда был в хорошем настроении. Когда мы играли
  в орлянку во дворе.
   Легкие мои наконец смогли вобрать в себя воздух. Я открыл рот, и из
  него вырвался чудовищный крик. Я никогда не производил сам звуков такой
  громкости, и не слышал, чтобы кто-нибудь так вопил. Из глаз брызнули
  слезы. Следующий крик получился