даже громче первого, и это испугало
  меня. Мама прекратила играть на пианино.
   - Не следовало так поступать, - сказал отец. На его лице испуг снова
  сменялся гневом. - А теперь заткнись. Да будь же мужчиной, черт возьми!
   Он грубым рывком поднял меня на ноги как раз в тот момент, когда
  из-за угла дома выбежала мама, все еще в пеньюаре.
   - Он разбил все окна, - сообщил ей отец. - Пойди одень что-нибудь. -
  Что случилось? - закричала мама. - Чарли, дорогой, ты порезался?
   Где? Покажи!
   - Он не порезался, - недовольно произнес отец. - Он просто испугался,
  что получит хорошую взбучку. И совершенно справедливо.
   Я подбежал к маме и уткнулся ей в живот, ощущая чудный сладкий запах
  духов и нежный шелк пеньюара. Голова моя гудела, я плотно закрыл глаза,
  из которых продолжали течь слезы.
   - О чем ты говоришь?! Он весь красный! Если ты до него хоть пальцем
  дотронулся, Карл...
   - Ради всего святого, он начал кричать, как только увидел, что я к
  нему приближаюсь.
   Голоса родителей звучали издалека, словно из другого мира.
   - Едет машина, - произнес отец. - Иди в дом, Рита.
   - Улыбнись, радость моя, - обратилась ко мне мама. - Ну-ка, улыбнись
  мамочке.
   Она мягко отвела мое лицо от себя и осушила слезы на щеках. Вам
  знакомо это ощущение? Для меня это не просто банальность слащавых
  поэтов. Мама действительно осушила мне слезы, и это одно из самых ярких
  переживаний в моей