уратно приводят в порядок свои бумаги, оплачивают счета, а затем
  спокойно и твердо осуществляют задуманное. Это хладнокровие и подвело
  его на процессе. Лучше бы он проявил хоть какие-либо признаки эмоций.
  Если бы голос его сорвался, если бы он вдруг разрыдался или даже начал
  бы орать на окружного прокурора - все одно было бы ему на пользу, и я не
  сомневаюсь, что он был бы амнистирован, например, в 1954. Но он
  рассказал свою историю как машина, как бесчувственный автомат, как бы
  говоря присяжным: "Вот моя правда. Принимать ее или нет - ваше дело".
  Они не приняли.
   Энди сказал, что он был пьян той ночью, что он был в той или иной
  степени пьян с 24 августа, и что он был человеком, который терял над
  собой контроль и уже не мог удержаться от рюмки. Уже в это присяжные
  могли поверить с большим трудом. Перед ними стоял молодой человек в
  превосходном шерстяном костюме-тройке, при галстуке, превосходно
  владеющий собой, с холодным спокойным взглядом. И очень сложно было
  представить себе, что он напивается в стельку из-за мелкой интрижки его
  жены с провинциальным тренером. Я поверил в это только потому, что у
  меня был шанс узнать Энди так, как эти шесть мужчин и шесть женщин знать
  его не могли.
   Энди Дюфресн заказывал спиртное всего лишь четыре раза в год за все
  время нашего знакомства. Он встречал меня на прогулочном дворе за неделю
  до своего дня рождения, а потом перед Рождеством. Всякий раз он
  заказывал бутылку "Джек Даниэль".