убы
  лежащего в гробу покойника. - Если ты не станешь злить меня, все будет
  прекрасно. Намотай это себе на ус, милая.
   Затем он открывает дверь и впускает в дом санитаров скорой
  помощи, говоря им, чтобы поторопились, что жена истекает кровью. Она
  закрывает глаза и слышит, как они приближаются к ней; не желает дать
  им возможность заглянуть в нее, старается сделать так, чтобы их голоса
  звучали вдали.
   "Не волнуйся, Роуз, не переживай, это сущий пустяк, всего лишь
  недоразвитый зародыш, ты можешь родить другого ребенка".
   Игла впивается в руку, затем ее поднимают с пола. Не открывая
  глаз, она думает: "Что ж, наверное, все действительно в полном
  порядке. Пожалуй, я {могу} родить другого ребенка. Родить, а потом
  увезти его туда, куда он не доберется. Куда не дотянутся руки убийцы".
   Но проходит время, и желание покинуть мужа - ни разу не
  высказанное вслух и даже не произнесенное мысленно - постепенно
  ослабевает, ускользая вместо с восприятием реального бодрствующего
  мира. Она погружается в сон; постепенно не остается ничего, кроме мира
  сновидений и грез, - сновидений, похожих на те, какие видела в
  детстве, когда ей снилось, что бежала, бежала, не разбирая дороги,
  словно в лесу или тенистом лабиринте, слыша за спиной топот копыт
  неведомого огромного животного, страшного дикого существа, которое
  приближалось, догоняло и в конце концов настигало, сколько бы раз она
  ни