щей
  на второй этаж дома. Опускается на колени и усаживает у начала
  лестницы.
   - Тебе удобно? - сочувственно интересуется он. Она закрывает
  глаза. Она больше не может смотреть на него, по крайней мере сейчас. И
  чувствует, что вот-вот сойдет с ума.
   - Ну и хорошо, - говорит он, словно жена ответила на его вопрос,
  и когда она снова открывает глаза, то видит, что он, как с ним нередко
  бывает, опять в состоянии полной отстраненности. Как будто разум его
  вдруг улетучился, оставив тело.
   "Будь у меня нож, я бы его зарезала", - думает она... и опять это
  не та мысль, которую она позволяет себе услышать хоть краешком мозга,
  а тем более задуматься над нею. Это лишь глубокое эхо, возможно, лишь
  отголосок безумия ее мужа, такой же тихий, как взмах крыла летучей
  мыши в темной пещере.
   Внезапно его лицо снова оживает и он встает; колени издают слабый
  хруст. Опускает взгляд на рубашку, проверяя, не осталось ли на ней
  следов крови. Рубашка чиста. Смотрит в угол, откуда унес ее. Там
  {есть} кровь, несколько четких круглых капель и размазанных пятен. Она
  чувствует, что кровь продолжает течь, теперь уже сильнее и быстрее;
  чувствует, как кровь заливает ее и пропитывает нездоровым теплом,
  которое почему-то кажется жадным. Кровь {хлещет}, словно желая вынести
  с собой чужака, поселившегося в крошечной квартирке ее чрева. У нее
  возникает ощущение - Господи, до чего же кошмарная мысль! - что даже
  ее собственная