ой столешнице из ореха. Джек встал у него за плечами, сознавая, как
  сильно пахнет от Уллмана одеколоном. ВСЕ МОИ ЛЮДИ ПАХНУТ "АНГЛИЙСКОЙ
  КОЖЕЙ" ИЛИ НЕ ПАХНУТ ВОВСЕ - вдруг ни с того ни с сего пришло ему в
  голову, и, чтобы сдержать резкий неприятный смешок, Джеку пришлось
  прикусить язык. За стеной слабо шумела успокаивающаяся после ленча кухня
  отеля "Оверлук".
   - Последний этаж, - отрывисто произнес Уллман, - чердак. Сплошной
  хлам, ничего больше. Со времен второй мировой войны "Оверлук" несколько
  раз менял хозяев и, похоже, каждый следующий управляющий все ненужное
  отправлял на чердак. Я хочу, чтобы там повсюду разбросали яд и расставили
  крысоловки. Горничные с четвертого этажа поговаривали, что слышны шорохи.
  В это я не верил ни минуты, но не должен существовать даже шанс из тысячи,
  что в "Оверлуке" заведется хоть одна-единственная крыса.
   Джек, подозревавший, что в любом отеле мира найдется крыса-другая,
  придержал язык.
   - Разумеется, ни под каким видом не следует разрешать ребенку
  подниматься на чердак.
   - Конечно, - сказал Джек, снова сверкнув широчайшей рекламной
  улыбкой. Что же, этот поганый бюрократишко и впрямь думает, будто он
  позволит сыну околачиваться на чердаке, где полно крысоловок, разной
  рухляди и Бог знает чего еще?
   Сдвинув в сторону план чердака, Уллман сунул его под низ стопки.
   - В "Оверлуке" сто десять номеров, - сказал он тоном