брызгами. И доска тут же пришвартовалась. С нее
  сошел бронзовоторсый красавец, похожий на киноактера Арнольда
  Шварценеггера, весь переплетенный бицепсами, трицепсами и квадрицепсами,
  двуглавые мышцы у него на теле налезали на трехглавые, а четырехглавые
  выглядывали из-за пятиглавых и махали руками.
   Зойка шепотом сказала: "Ой!" - и сердце ее стремительно скользнуло
  вниз, вниз, вниз, упало на горячий песок, а Шварценеггер мгновенно
  подобрал его, сдул прилипшие песчинки, сунул к себе в плавки и спросил на
  чистом английском:
   - Вы поедете на бал?
   Стало смеркаться...
   Шварценеггер, не дождавшись ответа от остолбеневшей Зойки, ускакал
  куда-то вместе с ее сердцем. Зойка опомнилась, крикнула вдогонку в
  сумерки:
   - Верни сердце, амбал!
  
  
   Его вопрос и ее выкрик вполне могли образовать элегантное двустишие.
  
  
   Зойка села на песок и заплакала. Плакала она минуты две, что именно
  вызвало бурный поток слез - сама не-знала, но плакала вкусно, сладко, с
  всхлипами и всморками, будто очищала усталый организм от вредных шлаков.
  Шлаков накопилось много. Доплакав, утерев глаза и нос платочком, решилась
  осмотреться. Море по-прежнему катило белопенные, как и положено, волны на
  золотой, как и положено, песок пляжа; доска с полосатым парусом снялась с
  берега и ушла в автономное плавание; ошую и одесную Зойки торчали
  подсвеченные изнутри кабинки для переодевания, в