стало. Пошла в горку - прочь от реки, от буйства духов. А
  буйство, похоже, ширилось: на реке орали на разные голоса, веселились,
  по-научному - релаксировали. Над Зойкой в синем небе, но невысоко парил
  бумажный змей, воздушные лихие потоки давили его к земле, а он не хотел и,
  наоборот, рвался к солнцу, как Икар. И вырвался-таки! Но в некий момент,
  научно говоря, контрапункта он совсем низко завис над Зойкой, и та увидела
  на змее большую черно-белую фотку грустной девочки лет двенадцати, а над
  фоткой - надпись плакатным пером: "Наташенька, золотце мое, вернись к
  маме!" Змей, повторимся, одолел потоки и глиссанул ввысь, мячиками в ней
  запрыгали: вернись к маме, вернись к маме, вернись к маме... Зойка,
  любопытная, быстро ухватила одну и, вскрикнув, выронила: буковка оказалась
  горячей, как головешка.
   - Жжется, - удивленно сказала Зойка.
   Свен только плечами пожал: мол, всяко бывает.
   - Это тоже чье-то желание? - спросила Зойка.
   - Наверно.
   - А почему оно не исполняется?
   Буковки, как гномы, шуршали в траве.
   - Не знаю. Такое, значит, желание.
   - Я хочу, чтобы Наташа вернулась к маме.
   - Какая Наташа? Кто мама? Помилуйте, Зоя, это же не ваше желание...
   - Нет, пусть вернется, - упрямо настаивала Зойка.
   Свен тяжко вздохнул:
   - Считайте, что вернулась.
   Змей резко затормозил, пошел на посадку. Зойка не видела, где он сел,
  но зато увидела вдалеке среди деревьев девочку,