реальнее! - отразилось
  в них чье-то кухонное окно на первом этаже Зойкиной "башни". И явилось
  оттуда - из глаз, конечно, а не из окна - эдакое настороженное ожидание.
  Кого? Чего?..
   - Что молчишь? - Зойка не оставила привычно-фамильярный тон, коим вела
  беседы с многочисленными алкашами из отельной обслуги, хотя и понимала,
  что болезному худо: то ли сердце прижало, то ли почки, то ли печень, то ли
  селезенку скрутил летучий приступ, бывает. Но тон сей для Зойки был некой
  защитной реакцией от разных "вдруг": мужик все-таки, существо
  непредсказуемое. Может, придуривается?.. Пусть решит, что перед ним -
  рядовая хабалка из овощного, которая - в факте посягательств на честь -
  запросто врежет по вышеуказанным внутренним органам. - "Скорую" тебе
  позвать, а, милый?..
   Мужик разлепил губы и вроде что-то вякнул.
   - Чего-чего? - Ничего, пардон, за дурную рифму, не поняла Зойка и
  бесстрашно наклонилась над мужиком. - Повтори...
   Скорее догадалась, чем услышала:
   - Идите... Я полежу...
   - Во блин! - изумилась хабалка из овощного. - Полежит он... А
  помрешь?.. Я, выходит, виноватая буду.
   - Я полежу... - через силу повторил мужик и - вот странность-то! - чуть
  растянул губы вроде в улыбке.
   Вроде, значит, улыбнулся он, и Зойка увидела: мужик нестарый, лет,
  может, сорока, рано такому под тополями концы отбрасывать. Улыбка и решила
  дело: насильник и убивец, по мнению Зойки,