ловек,
  одаренный оригинальными мыслями и способный выражать их, считается худшим из
  преступников, и его, если б могли, затолкали бы до смерти.
   Я переносил в угрюмом молчании и пытки, и удары, и продолжал жить - не из
  любви к жизни, но единственно потому, что презирал трусость самоуничтожения.
  Я был еще слишком молод, чтоб легко расстаться с надеждой. У меня была
  смутная идея, что и мой черед настанет, что вечно вращающееся колесо фортуны
  в один прекрасный день поднимет меня, как теперь понижает, оставляя мне лишь
  возможность для продолжения существования, - это было прозябание и больше
  ничего. Наконец я получил работу в одном хорошо известном литературном
  издании. Тридцать романов в неделю присылались мне для критики. Я приобрел
  привычку рассеянно пробегать восемь или десять из них и писал столбец
  громовых ругательств, интересуясь только этими, так случайно выбранными;
  остальные же оставались без внимания. Такой образ действий оказался удачным,
  и я поступал так некоторое время, чтобы понравиться моему редактору, который
  платил мне щедрый гонорар в пятнадцать шиллингов за мой еженедельный труд.
   Но однажды, вняв голосу совести, я изменил тактику и горячо похвалил
  работу, которая была и оригинальна, и прекрасна. Автор ее оказался врагом
  журнала, где я работал. Результатом моей хвалебной рецензии произведения
  ненавистного субъекта было то, что личная злоба издателя взяла верх над
  добросовестностью, и я лишился заработка. После этого мне пришлось влачить
  бедственную