еехало машиной на
  хайвее возле нашего дома.
   Но иногда я просто не могу вспомнить, как набрел на тот или иной роман
  или рассказ. В этом случае зерном вещи оказывается скорее образ, нежели
  идея, ментальная фотография настолько сильная, что она в конце концов
  вызывает к жизни характеры и события - как ультразвуковой свисток, говорят,
  заставляет отозваться всех псов округи. И для меня вот что еще является
  истинной загадкой творчества: истории, которые появляются без
  предшественников, приходят сами по себе. "Зеленая миля" началась с образа
  огромного негра, который стоит в тюремной камере и смотрит, как приближается
  расконвоированный заключенный, продающий сладости и сигареты со старой
  металлической тачки со скрипучим колесом. "Буря столетия" также родилась из
  образа, связанного с тюрьмой: такой же человек (только не черный, а белый)
  сидит на нарах у себя в камере, подтянув под себя ноги и положив руки на
  колени, и не мигает. Это не джентльмен и не тот хороший человек, которым
  оказался Джон Коффи в "Зеленой миле"; это человек крайне плохой. Может быть,
  вообще не человек. Каждый раз, когда моя мысль к нему возвращалась (за рулем
  машины, в кабинете окулиста в ожидании закапывания в глаза, или хуже того -
  ночью во время бессонницы при выключенном свете), он был все страшнее и
  страшнее. Все так