и, как мне кажется, построены на
  одном непроверенном постулате: проникновение злой воли не может не потрясти
  общину, разъединяя людей и обращая их во врагов. Но это - мой опыт скорее
  как читателя, нежели как члена общины; а как член общины я видел, что
  разразившееся несчастье сплачивает города .
   Но все равно остается вопрос: является ли результатом такого сплочения
  всеобщее благо? Всегда ли идея "обшинности" согревает сердца, или ей
  случается и холодить кровь? В этот момент мне представилось, как жена
  обнимает Майка Андерсона и одновременно шепчет ему на ухо: "Пусть (с
  Линожем) произойдет несчастный случай". Знаете, как у меня при этом кровь
  похолодела?! И я уже знал, что должен хотя бы попытаться это написать.
   Осталось только решить вопрос о форме. Вообще-то я никогда об этом не
  беспокоюсь - не больше, чем о лице повествователя. Лицо (обычно третье,
  иногда первое) всегда проявляется само. Так же, как форма, в которую
  выльется идея. Удобнее всего для меня роман, но я пишу и рассказы, сценарии,
  даже стихи иногда. Форму всегда диктует идея. Нельзя заставить роман стать
  рассказом, нельзя заставить рассказ быть поэмой, и нельзя остановить
  рассказ, который решил, что хочет быть романом (разве что убить его).
   Я полагал, что, если буду писать "Бурю столетия", она будет романом.