Распахнутые ворота - в цветах, оставшихся после какого-то
  праздника, - приглашали пожаловать в город, но царившая за ними тишина
  навевала тревожные мысли. Стрелок не слышал ни всхрапывания лошадей,
  ни скрипа колес фургонов, ни криков торговцев, расхваливающих свой
  товар на ярмарочной площади. До него доносились лишь монотонное
  стрекотание сверчков (или каких-то других насекомых, потому что
  сверчки стрекотали чуть в иной тональности), какое-то странное
  постукивание, вроде бы чем-то деревянным, да перезвон маленьких
  колоколов.
   Да и цветы в гирляндах, которыми горожане оплели стойки ворот,
  давно уже засохли.
   Топси дважды громко чихнул, и его повело в сторону. Роланд тут же
  спешился, заботясь как о лошади, так и о себе: не хотелось ему
  остаться на земле со сломанной ногой, если жеребец выберет этот самый
  момент для того, чтобы закончить свой жизненный путь и сойти с тропы в
  пустошь.
   В запыленных сапогах, вылинявших джинсах, стрелок стоял рядом с
  жеребцом, поглаживая его шею да изредка отвлекаясь, чтобы отогнать мух
  от слезящихся глаз Топси: пусть откладывают свои яйца и выводят
  личинок после смерти жеребца, но никак не раньше.
   Роланд гладил шею жеребца и вслушивался в далекий перезвон
  колоколов и странное деревянное постукивание. А вскоре перестал
  озираться по сторонам и пригляделся к распахнутым воротам.