а ее
  снова и уж только после этого бросилась мне на шею. Она на цыпочках
  обнимая меня и восклицая: "Трэв, это и в самом деле ты, Трэв, просто не
  верится, ты и правда приехал, это правда ты... - и так далее.
   - Послушай, но ведь ты сама меня вызвала.
   - Ну да, конечно. Только ведь ты это такая даль!
   Пять часовых поясов - это теперь "такая даль". Впрочем, верно. Здесь
  еще нет и полудня, а в Лоудерделе, наверное, уже сгущаются сумерки - в
  декабре темнее рано. Но такие вещи почему-то не чувствуются, пока
  кто-нибудь не обратит на них внимание. И вот тогда-то мозги у вас резко
  прочищаются, и все видится словно ярче и отчетливей.
   А Гуля выглядела очень славно, хотя, пожалуй была непривычно бледна.
  Чуть больше года назад она и Говард Бриндль, счастливые молодожены,
  отправились из Лоудеднейла проводить свой бесконечный медовый месяц в
  путешествии вокруг света. От них пришло несколько открыток, но все они
  были какие-то безликие. Море и море. Все равно, что присылать снимки
  элегантных холлов пятизвездочных отелей.
   А потом этот звонок, и голос тонкий, еле слышный и смертельно
  напуганный: "Пожалуйста. Ну, пожалуйста."
   И, как заметил по этому поводу Майер - хотя в том и не было особой
  нужды - если вдруг возьмусь сочинять список людей, для которых был и
  останусь Большим Трэвом, в числе первых туда войдет имя уже покойного Тэда
  Левеллена, чья единственная дочь Линда когда-то в далеком детстве получила
  прозвище