пала, как сломленный цветок, как
  птичка с разбитым крылом. Смех и песни замолкли, она ходила с опущенным
  взором, с сознанием, что я погубил ее. Эта перемена имела в ней тоже свою
  прелесть, и я из сострадания стал думать о прочных узах с нею. Но моя
  опытная, умная мать видела меня насквозь. Она не противоречила мне, а лишь
  намеками, насмешками силилась отклонить от задуманного. У нее жила
  воспитанница, десятилетняя девочка-сирота. Она постоянно указывала мне на
  нее как на ребенка, обещающего быть блестящей партией, как по красоте, так и
  по состоянию. Лили была действительно хороша, и я мало-помалу привык
  смотреть на нее как на свою будущую жену. Я даже старался развить в ней
  качества, нравящиеся мне, и уже представлял ее в будущем женщиной, мною
  созданной, мною, по моему взгляду.
   Наконец, я даже поручил матери уладить дело с Анной и с тех пор не
  виделся с бедной девушкой.
  
   Пятое письмо
  
   Я начинаю привыкать к своему тяжелому положению. Живу опять по прежнему,
  но не по собственному желанию, а потому, что неведомая сила заставляет меня
  действовать так же, как прежде действовал на земле. Я, бывало, в обществе
  вижусь со старыми знакомыми. Ты удивился бы, если б я назвал тебе некоторых
  хороших людей, то есть таких, которые жили лишь для добывания насущного
  хлеба, не думали о ближнем и о том, что мы все дети одного Отца. Они
  заботились о своих семействах, делах и т. п., и в этой мелочности проходила
  жизнь их. Есть