шком занят собственной судьбой, чтобы быть опасным, и
  то я вижу по твоим глазам, что у тебя дурные замыслы. Я не выпускаю из рук
  концов этой веревки, потому что, если кто ими овладеет, меня сейчас повесят.
  Он остановился, видимо, призадумываясь, потом продолжал. - В сущности я
  знаю, что все это в моем воображении. Никто не может отнять у меня жизни,
  потому что я лишился ее давно; когда же этот страх нападает на меня, я не
  могу рассуждать и мне кажется, что я окружен убийцами! Он опять напрасно
  попытался освободиться от веревки. Мы недолго сидели друг против друга; я
  нечаянно сделал движение по его направлению, а он представил себе, что я
  пытался схватить его веревку, и исчез с быстротой молнии.
  
   Второе письмо
  
   Я остался, где сидел, и скоро был погружен в мрак. Скоро? О безумный! Как
  знать, сколько прошло времени, пока наступила полная темнота? И какая тьма!
  Вы, обыватели земли, не можете иметь понятия о подобной тьме. Никакое
  сравнение не в состоянии дать уразуметь о ней. Она столь глубока, столь
  безвыходна, так охватывает, что кажется, будто гигантские железные или
  гранитные стены давят вас, и под страшным гнетом их нет сил ни двинуться, ни
  подняться.
   Только теперь понял я слова Писания: "во тьму внешнюю!" И вот сидел я в
  узкой темнице, дрожа от холода и страха, с внутренним пожирающим огнем,
  чувствуя себя выше всякого представления несчастным.
   Ужасная истина! Страдания ада состоят именно в этой противоположности:
  холод, страх