гораздило, так с глаз долой. Вот она, любовь человеческая, перед
  смертью всегда остаешься одна, никому ты не нужна, всем надоела.
   Створки с лязгом затворились. Мать Женечки сдавленно вскрикнула, и ее
  потащили прочь. Все бросились наружу. Никто не хотел видеть Хозяина. Каждый
  боялся услышать из-под разрезанного плотной щелью, как женский орган,
  сатанинского круга приглушенный детский визг. Я остался стоять у казенных
  венков, укрепленных на белых столбиках вдоль стен. Я сочувствовал матери.
  Мы были с ней близки. Она рожала, я убивал.
   Мы долго стояли так молча: я возле венков, служители напротив, сложив
  руки. Они не смотрели на меня, я не смотрел на них. Наконец я прошел к
  внутренней двери. Она была заперта.
   - Вы не можете получить тело, - сказал говорящий. Немой кивнул.
   - Я хочу похоронить, - твердо сказал я. - Прямо тут, в поле.
   - Вы полагаете, черви лучше огня? - зло каркнул говорящий.
   - Я заплатил вам за право похоронить ее в земле.
   - Вы можете в течение часа попрощаться с трупом. Часа вам хватит?
   Я шагнул к нему и заглянул в желтые змеиные глаза.
   - Я заплатил вам за право похоронить ее в земле, - четко проговорил я. -
  Вы продали мне это право, слуги огня, - я показал говорящему свою правую
  ладонь. Его перекривило.
   - Зачем ты пришел в дом огня? - гадко просипел он.
   - Мои слова были услышаны, - сухо сказал я. - Я заплатил, теперь дело за
  вами.
   Говорящий повернулся и прополз к двери, сунул ключ в замок. За дверью
  был коридор, полого уходящий вниз. Женечка