ля науки, для науки, - повторил Радшпиллер, находясь мысленно в
  отсутствии и обводя нас вопросительным взглядом: Какое мне дело до науки!"
  - вдруг вырвалось у него.
   Затем он внезапно вскочил со стула.
   Прошелся несколько раз по комнате.
   "Для вас, профессор, как и для меня, наука - второстепенное дело, -
  обратился он вдруг непосредственно к Ешквиду. Называйте вещи своими именами
  - наука для нас только повод делать что-либо безразличное само по себе;
  жизнь, ужасная, отвратительная жизнь иссушила нашу душу, украла наше
  внутреннейшее, драгоценное "я", и теперь, чтобы не кричать постоянно о
  нашем горе, мы гоняемся за детскими причудами - чтобы забыть об утраченном
  нами. Только чтобы забыть. Так не будем же лгать самим себе!"
   Мы молчали.
   "Но я полагаю, что в наших причудах есть иной смысл", - сказал он с
  какой-то внезапной и дикой тревогой. "Я постепенно, постепенно дошел до
  этого; тонкий инстинкт говорит мне, что каждый поступок, совершаемый нами,
  имеет двойной магический смысл. - Я знаю вполне точно, почему я занимался
  измерением глубины вод при помощи лота почти полжизни. Я знаю также, что
  это значит, когда я все-таки, все-таки дошел до дна, с помощью длинной
  тонкой нити, чрез все водовороты, вступил в связь с тем царством, куда не
  может более проникнуть ни один луч этого ненавистного солнца, находящего
  блаженство в том, чтобы дети его погибали от жажды. Сегодня произошло
  внешнее, бессодержательное происшествие, но человек,