лотом землю до ее центра, чтобы иметь возможность
  воскликнуть: "Смотри, смотри - везде земля - земля и ничего больше!"
   Мы изумленно поглядели друг на друга, так как он внезапно замолчал и
  затем подошел к окну.
   Ботаник Ешквид вынул лупу, нагнулся над глобусом и громко сказал,
  желая рассеять тягостное впечатление, произведенное на нас последними
  остовами Радшпиллера: "Эта реликвия - подделка; она относится к нашему
  времени - пять частей света" - он указал на Америку - "ведь на глобусе они
  обозначены полностью".
   Хотя эта фраза носила такой отрезвляющий и повседневный характер, но
  она все же не могла рассеять подавленного настроения, начавшего овладевать
  нами без всякой разумной причины и превращавшегося постепенно в чувство
  гнетущего страха.
   Внезапно комнату наполнил сладкий, одуряющий запах крушины или волчьих
  ягод.
   "Это принесло ветром из парка",-хотел я сказать, но Ешквид успел
  предупредить мою судорожную попытку сбросить давившую нас тяжесть. Он ткнул
  иглою в глобус и пробормотал нечто вроде того, что весьма странно видеть
  обозначенное на карте наше ничтожное само по себе озеро - тут голос
  Радшпиллера снова зазвучал у окна резким, насмешливым тоном: "Почему же
  теперь меня более не преследует - как было раньше - во сне и наяву - образ
  его высокопреосвященства, великого кардинала Напеллуса? В назарейском
  кодексе - книге гностических голубых монахов, написанной за двести лет до
  Христа - ведь стоит сведущее пророчество,