по некоторым другим причинам. Так что, когда мы этим
  вечером появились в начале десятого в нашем фамильном особняке, я под
  верхней одеждой был весь в красном, а Дорис - в черном.
   На приглашениях, разумеется, не стояло никаких имен, это испортило бы
  главную забаву - попытки угадать, кто есть кто. Наше я вручил Кибберу,
  противному старику, который неимоверно давно служил у нас, и мы с Дорис
  влились в живописную толчею главного зала.
   По случаю празднества из него убрали всю обстановку, кроме небольших
  диванчиков вдоль стен, против дверей. Искрились массивные люстры, на стенах
  висели барельефы всяческих знаменитостей, а в дальнем углу возвышался
  привычный оркестр, игравший на всех благотворительных вечерах, устраиваемых
  моими родителями. (Это уменьшало налоги и было вполне по-деловому, верно
  же?) Повсюду шумела пестрая толпа гостей, наряженных всевозможными типажами:
  от Пирата Джона Сильвера до Последнего Летнего Лепестка; кролик танцевал с
  лисой, почтальон болтал с почтовым ящиком.
   Дорис немедленно привлекла внимание. Люди подходили к ней, спрашивали,
  кого она представляет, и неизменно получали в ответ: "Вас". Вопрошавший
  секунду стоял оторопев, потом до него доходил смысл сказанного, и он
  удалялся в восхищении.
   Наконец я отвел ее с танцевальной площадки и зашептал в ухо:
   - Помнишь, когда-то давно ты мне рассказывала о первой заповеди хорошего
  вора,