л градусов в
  сорок пять. Но это вовсе не значит, что оно только на сорок пять градусов
  отклонялось от вертикальной линии. Напротив, я лежал почти горизонтально,
  так как, переменив положение, заставил корзину сильно накрениться, и мне
  по-прежнему угрожала большая опасность. Но если бы, вылетев из корзины, я
  повис лицом к шару, а не наружу, если бы веревка, за которую я зацепился,
  перекинулась через край корзины, а не выскользнула в отверстие на дне, мне
  не удалось бы даже то немногое, что удалось теперь, и мои открытия были бы
  утрачены для потомства. Итак, я имел все основания благодарить судьбу.
  Впрочем, в эту минуту я все еще был слишком ошеломлен, чтобы испытывать
  какие-либо чувства, и с добрые четверть часа провисел совершенно спокойно, в
  бессмысленно-радостном настроении. Вскоре, однако, это настроение сменилось
  ужасом и отчаянием. Я понял всю меру своей беспомощности и близости к
  гибели. Дело в том, что кровь, застоявшаяся так долго в сосудах головы и
  гортани и доведшая мой мозг почти до бреда, мало-помалу отхлынула, и
  прояснившееся сознание, раскрыв передо мною весь ужас положения, в котором я
  очутился, только лишило меня самообладания и мужества. К счастью, этот
  припадок слабости не был продолжителен. На помощь мне явилось отчаяние: с
  яростным криком, судорожно извиваясь и раскачиваясь, я стал метаться, как
  безумный, пока наконец, уцепившись, точно клещами, за край корзины, не
  перекинулся через него и, весь дрожа, не свалился на дно.
   Лишь спустя некоторое время я опомнился настолько,