и
  стремился к ней со страшною быстротой. Итак, не теряя ни минуты, я выбросил
  за борт балласт, бочонки с водой, конденсирующий прибор, каучуковую камеру
  и, наконец, все, что только было в корзине. Ничто не помогало. Я по-прежнему
  падал с ужасающей быстротой и находился самое большее в полумиле от
  поверхности. Оставалось последнее средство: выбросив сюртук и сапоги, я
  отрезал даже корзину, повис на веревках и, успев только заметить, что вся
  площадь подо мной, насколько видит глаз, усеяна крошечными домиками,
  очутился в центре странного, фантастического города, среди толпы уродцев,
  которые, не говоря ни слова, не издавая ни звука, словно какое-то сборище
  идиотов, потешно скалили зубы и, подбоченившись, разглядывали меня и мой
  шар. Я с презрением отвернулся от них, посмотрел, подняв глаза, на землю,
  так недавно - и, может быть, навсегда, - покинутую мною, и увидел ее в виде
  большого медного щита, около двух градусов в диаметре, тускло блестевшего
  высоко над моей головой, причем один край его, в форме серпа, горел
  ослепительным золотым блеском. Никаких признаков воды или суши не было
  видно, - я заметил только тусклые, изменчивые пятна да тропический и
  экваториальный пояс.
   Так, с позволения ваших превосходительств, после жестоких страданий,
  неслыханных опасностей, невероятных приключений, на девятнадцатый день моего
  отбытия из Роттердама я благополучно завершил свое путешествие, - без
  сомнения, самое необычайное и самое замечательное из всех путешествий,
  когда-либо совершенных,