только когда-нибудь они
  попадутся мне в лапы, и думаю, что лишь предвкушение этой мести помешало мне
  немедленно привести в исполнение мой план покончить с жизнью и раздробить
  себе череп выстрелом из мушкетона. Как бы то ни было, я счел за лучшее
  затаить свою злобу и умасливать их ласковыми словами и обещаниями, пока
  благоприятный оборот судьбы не доставит мне случая для мести.
   Однажды, ускользнув от них и чувствуя себя более чем когда-либо в
  угнетенном настроении, я бесцельно бродил по самым глухим улицам, пока не
  завернул случайно в лавочку букиниста. Увидев стул, приготовленный для
  посетителей, я угрюмо опустился на него и машинально раскрыл первую
  попавшуюся книгу. Это оказался небольшой полемический трактат по
  теоретической астрономии, сочинение не то берлинского профессора Энке, не то
  француза с такой же фамилией. Я немножко маракую в астрономии и вскоре
  совершенно углубился в чтение; я прочел книгу дважды, прежде чем сообразил,
  где я и что я. Тем временем стемнело, и пора было идти домой. Но книжка (в
  связи с новым открытием по части пневматики, тайну которого сообщил мне
  недавно один мой родственник из Нанта) произвела на меня неизгладимое
  впечатление, и, блуждая по темным улицам, я размышлял о странных и не всегда
  понятных рассуждениях автора. Некоторые места особенно поразили мое
  воображение. Чем больше я раздумывал над ними, тем сильнее они занимали
  меня. Недостаточность моего образования и, в частности, отсутствие знаний по
  естественным наукам отнюдь не внушали