бопытством,
  достал последний полутом, в котором помещены фотографии всех составителей
  словаря. Е.Щепкин был в самом конце, звали его полностью: проф. Евгений
  Николаевич Щепкин. Лицо - круглое и добродушное, лоб переходил на лысину,
  воротничок прямой, стоячий, каких уже никто, кроме пасторов и некоторых
  профессоров, не носит.
  
  После Готфрида Бульонского в общей тетради замелькал ряд страниц еще более
  непонятных. Буквы почему-то были латинские, особенно часто повторялись x,
  y, z. Одни буквы были в круглых скобках, другие, словно в корсете, в
  фигурных, вверху справа у многих букв стояли крохотные цифры. Кое-где буквы
  и цифры лежали друг на друге, в два этажа, а между ними черта. Кое-где, как
  большие и маленькие верблюды, торчали знаки радикалов.
  
  "Алгебра"... - горестно подумал Павел Федорович. - "Алгебра"...
  
  Ему вспомнилось с необычайной остротой то чувство холодного ужаса и
  обреченности на письменных работах, когда до звонка оставалось полминуты.
  Часть задачи списана, часть решена, а тощий, как вобла, математик стоит над
  партой и двумя пальцами тянет к себе тетрадку: "довольно-с, отдохните-с"...
  
  Но значение странных знаков оставалось темным. Не верилось даже, что его
  пальцы выводили когда-то все эти черточки и завитушки.
  
  Новые раскопки в тетради открыли целые залежи греческих фраз,