ед
  и тот бы, казалось, вспыхнул. Но Павел Федорович медлил...
  
  Год за годом надо было мужественно бороться со сладким утренним сном,
  который словно клейстером склеивал веки, глотать, обжигаясь, горячий чай,
  одним глазом пробегая выветрившихся за ночь из головы "сыновей Калиты" или
  "брак с Софьей Палеолог и его последствия", другим следя, с замиранием
  сердца, за минутной стрелкой. Сколько раз он бросал с тоской недоеденный
  бублик и мчался, как призовая лошадь к столбу, в гимназию, ежась от холода,
  ощущая за спиной громыхающий ранец - и в нем то нерешенную задачу, то
  неоконченный перевод, то еще что-нибудь такое - мучительное, как фальшивый
  вексель, который не сегодня-завтра предъявят ко взысканию. И вот все, что
  осталось... Он свернул тетрадь в трубку.
  
  А еще раньше, когда он был совсем маленьким?.. Когда длинное форменное
  пальто "на рост" заметало пыль и собиралось внизу в толстые
  подвертывающиеся кверху складки... Сколько их по всей России мчалось таких
  же, как он, - маленьких, стриженых, круглоголовых, набитых деепричастиями,
  избиениями филистимлян, суффиксами, префиксами, четвертым склонением на us
  и еще черт знает чем... И главное, и главное не опоздать на "Преблагий
  Господи"!
  
  "Преблагий Господи..." "Как же дальше?" Павел Федорович напряженно
  посмотрел в потолок, но ничего, кроме