хату строю?
   - Видал. Острог какой-то.
   - А... Заметил? Это - специально. Я, Миш, в тюрьме родился, в тюрьме и
  помру. Только в джакузи с бутылкой "Мартини" и с дюжиной телок вокруг, а?
   - Эстет... Сторожку сносить не будешь?
   - Не... Здесь сейчас работяги живут. Отпустил вот на два дня погулять.
  Молдаване. Хорошо пашут, добротно. И сад оставил. А соседи все повырубили.
  Люди новые. Выпьешь?
   - За рулем я.
   - Оставайся, переночуешь. Посидим, поговорим, времена старые вспомним,
  а?
   - Некогда. По делу я.
   - Все по делу да по делу. Ну, давай.
   - Ствол нужен.
   - Э... Ты за кого меня держишь-то, мил друг? Я ж теперь высоко. Почти
  под облаками. Ко мне теперь только за советом ездят, за словом мудрым, а
  ты - ствол! Я, Миш, нынче сам не воюю и пушками не торгую. Я только слежу,
  чтоб дела по совести делались...
   - Слушай, Питон! - перебил Степанов раздраженно. - Я могу тебе
  напомнить, из какого дерьма я тебя пару раз вытас кивал. Да только вряд ли
  ты это забыл. Это сейчас под облаками, а тогда...
   - Добро не забываю, Миш. Но тогда - не сейчас, сам понимаешь...
   - Ты, сволочь уголовная, - мягко сказал Степанов и с удовлетворением
  отметил, что уголки губ собеседника опустились. Добродушная улыбка, столь
  нелепая на лице Питона, наконец сменилась привычным холодным оскалом. - Я
  не просто так на тебя время трачу.
   - Твоя контора, Миш, это теперь - козий взбздох.
   Никак не больше,