ролика. Подумают,
  запил Елизаров...
   - А пожалуй, я сегодня и не пойду.
   - Выходной, что ли? В четверг? Да ты не заболел...
   - Эх, кабы выходной... Да нет, здоров, здоров, что ты. К Славке Гущину
  съездить нужно.
   Шура поджала губы, покачала головой.
   - Этот твой Славка...
   - Ну что Славка?
   - Склизкий он мужик. Как и все в этом гадюшнике...
   - Да брось! Он теперь клубнику выращивает. Парень его у меня работает -
  нормальный парень.
   - Зачем едешь-то?
   - Об изящном и вечном поговорить. О литературе. - Елизаров похлопал по
  пестрой обложке.
   Шура взглянула на книжку. Прочла фамилию автора.
   - Это тот, что на Дмитровке?
   - Он самый.
   - Сложное дело?
   - У меня простых не бывает. Давно уже. А это большое дело, Шур. Может
  быть, самое большое.
   Елизаров закурил очередную сигарету, с неудовольствием отметив дрожь
  пальцев. Бессонная ночь, литр кофе, пачка сигарет и возраст, возраст, чтоб
  его...
   Руки жены ласково легли на плечи.
   - Может, уйдешь, полковник? Сколько ж можно... Боюсь я что-то.
   Елизаров заглянул в родные глаза. Тревога в них, тревога. Постоянная,
  не проходящая все три с лишним десятка лет, что они вместе.
   - Ну ладно, ладно. Вот порезвлюсь напоследок - и все, пожалуй. Проживем
  как-нибудь?
   Шура молча обняла его. Объятие передало импульс страха сильнее любых
  слов. Елизаров заболтал что-то веселенькое, успокаивал. Глупость, конечно,
  - не девочка