рвые
  впечатления бьит очень яркими. Тогда он думал, что память в мельчайших
  деталях сохранит и красиво сожженную стартами пустыню, и сайгаков,
  смешными скачками удирающих от вертолета и "забавно" переворачивающихся
  через голову в последнем, смертельном прыжке, когда их достает очередь из
  автомата, и мерзкий мыльный вкус питьевой воды, и фантастические
  хозяйственные постройки из корпусов морских тактических ракет, и многих
  людей, с которыми ему довелось тогда работать. Но все это было ничто по
  сравнению с Гранью, и впоследствии, рассказывая об этой поездке, он мог
  говорить и думать только о ней. Увидев ее впервые, он почувствовал, что
  покорен, раздавлен и вознесен одновременно.
   Автобус тащился по схваченному ночным заморозком грейдеру уже второй
  час, и все это время за окнами тянулся однообразный пустынный ландшафт.
   Рыжевато-серая, с грязными островками нестаявшего еще снега земля,
  скупо поросшая низеньким колючим кустарником. Унылая плоскость,
  сливающаяся у горизонта с мутным серым небом.
   Но вот впереди показалась темная полоска - сначала всего лишь черта,
  отделившая небо от земли. Она медленно росла, поднималась из пустыни.
  Через полчаса она уже закрывала полнебосвода, а автобус все двигался и
  двигался к ней, как крошечный гвоздик к огромному магниту. Временами
  Корнилову казалось, что автобус стоит на месте, а стена стремительно
  наказывается на него. Наконец движение прекратилось - автобус