олтанной подвеской, машина медленно двигалась
  по ухабистой дорожке среди ветхих домишек, ютившихся на шестисоточных
  участках.
   Подъехав к своему владению, Владимир Владимирович не смог удержать
  печального вздоха - щитовые аппартаменты, выкрашенные ядовито-зеленой
  краской, выглядели откровенно убого. В памяти полковника непроизвольно
  всплыл свежепостроенный гущинский коттедж в Черноголовке, и ему даже из
  машины не захотелось вылезать.
   Открыв калитку, Елизаров усталой шаркающей походкой прошел к столику,
  вкопанному в землю под чахлой сливой, и положил на скамейку пакет с
  сардельками и колбасой. Огляделся. В радиусе двадцати пяти метров можно
  было наблюдать от трех до шести малоаппетитных бледных и дряблых дамских
  задниц, торчавших среди свежевскопанных грядок - по случаю субботнего дня
  дачницы увлеченно предавались сельскохозяйственному мазохизму.
   - "И никуда, никуда мне не деться от этого..." - орал транзистор на
  соседнем участке голосом популярного эстрадного певца.
   "Напиться, что ли? - угрюмо подумал Елизаров. - Напьюсь и высплюсь,
  ей-богу! Сутки просплю, а в понедельник в Москву, с утра пораньше, пока
  шоссе свободно".
   В твердом намерении исполнить задуманное, полковник вернулся к машине,
  достал из багажника две бутылки водки с ухмыляющейся физиономией
  политического фигляра на этикетках и направился к дому. Вдруг из
  смородиновых зарослей выскочила странного обличья собака и потрусила