ергиенко относился как к синекуре, очевидно, сам и не подозревая о существовании такого понятия.
   Кулин, задумавшись, сидел у окна, провожая взглядом растворяющуюся в остатках тумана громаду монастыря.
   Вот так же, прошлогодней весной, он впервые увидел это сооружение, еще не зная, что за этими стенами обретет одновременно и место жительства, да и работы, на весь остаток своего, относительно небольшого, срока.
   Тогда, в средине марта, Кулина пригнали этапом в Хумскую тюрьму. После полутора суток в продуваемом бесчисленными сквозняками столыпинском вагоне, куда зеков запихали как дрова, под завязку, тюремная камера показалась настоящим раем. Из разбитого зарешеченного окошка нещадно дуло, но что одна небольшая дыра в стене по сравнению с уймой щелей в насквозь проржавевшем вагоне для транспортировки спецконтингента?
   Камера, в которую бросили этапников, оказалась узким вытянутым помещением по периметру которого шли нары состоящие из единственной неширокой доски. Стены покрывала бетонная "шуба", любое мало-мальски ровную поверхность которой покрывали разнообразные надписи.
   Зеки кинули кешеры по нарам и устремились пописать. Параша, большущее вонючее ведро, стояла у двери и к ней немедленно выстроилась очередь. Облегчались по малому сразу двое-трое зеков. Отходили с блаженными улыбками и возвращались к своим мешкам. Курить. У Кулина была заначка табаку, но он присоседился к какому-то мужику и упал на хвоста на его бычок.
   Через часа полтора, когда все надписи на стенах были уже изучены и обсуждены, дверь распахнулась и этапников повели в баню. Николай с любопытством крутил головой по сторонам, разглядывая своё новое узилище. Все здесь подозрительно напоминало Бутырку, и кафельные полы, и грязно-зеленые стены, и такие же сводчатые потолки. Лишь коридоры были поуже, да расположение камер несколько непривычное, их двери оказались несколько утоплены