, но от этого они не стали понятней: орали явно на испанском.
   Это было уже слишком. Внезапный уход Антонио, его скрытность, таинственный то ли склад, то ли перевалочная база и к тому же - какая-то непонятная разборка на испанском. Я затаилась в проходе между ящиками, меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны - подмывало немедленно слинять обратно наверх, пока до моей нежной девичьей шейки не добрался неведомый испаноязычный злодей (а то, что это злодей, было понятно по тому, как он вопил), а с другой - до жути хотелось увидеть и понять, что же здесь в конце концов происходит. И какое отношение ко всему этому имеет медноликий Антонио.
   Наконец, решившись, я осторожно пошла по стиснутому ящичными стенами проходу на голоса. Шла я недолго. Штабель впереди кончился, я на цыпочках подкралась к выходу из прохода и осторожно выглянула из-за крайнего ящика.
   И что же я обнаружила?
   А вот что. У дальней беленой стены подвала (метрах так в пятнадцати от меня) я увидела восьмерых мужчин в вечерних костюмах. И среди них - моего красавца Антонио. Его я заметила первым. Он стоял ко мне в профиль и тихо что-то говорил на ухо коренастому усатому дядьке лет пятидесяти. Дядька переминался с ноги на ногу и вертел круглой кошачьей башкой на короткой толстой шее. А еще дядька со злобным видом Карабаса-Барабаса попыхивал толстой сигарой и время от времени кивал Антонио в знак согласия. Было в нем что-то ненашенское, явно не русское. Может быть, чересчур набриолиненная шевелюра, может быть еще что-то, чего я сразу не уловила. За дядькой расположились еще двое красномордых папиков такого же иностранного вида. Они были похожи на персонажей американского фильма из жизни Чикаго тридцатых годов: было в них нечто бутлегерское и очень опасное. Чуть сбоку от Антонио, в тени, стоял и спокойно курил сигарету светловолосый мужчина примерно одного с Антонио возраста. Лицо его было плохо освещено, но оно показалось мне странно знакомым.