рузлой в тех
  местах, где веревка до ожога натерла кожу. И ужасно холодной. Мужчина
  заставил мальчика пододвинуться поближе. В очаге языки пламени извивались,
  словно змеи, разворачивающие свои кольца.
   - Да, - сказал он шепотом, - верно. - Взгляд его упал на женщину. -
  Почему в моем доме так холодно.
   - Я... прости... - прошептала она. Она вдруг задрожала, а глаза ее
  превратились в черные, полные ужаса, провалы. Из горла ее донесся тихий
  вопль.
   - Очень холодно, - сказал Папа. - Мои кости словно превратились в лед.
  Чувствуешь, Андре?
   Мальчик кивнул, глядя в лицо отца, освещенное пламенем очага, резко
  обозначивших границы света и тени на лице. В темных, более темных, чем он
  помнил, глазах он увидел свое собственное отражение. Да, глаза у папы стали
  гораздо темнее, чем были раньше. Теперь они словно пещеры в горах, и
  окаймлены серебром. Мальчик моргнул и отвел взгляд. Это потребовало такого
  усилия, что мышцы шеи начали болеть. Он теперь дрожал, как и Мама. Ему
  вдруг стало страшно, хотя он сам не знал, отчего. Он знал только, что кожа
  Папы, его волосы и одежда, все это начало пахнуть так же, как та комната,
  где уснула вечным сном бабушка Эльза.
   - Мы совершили нехорошее дело, - пробормотал Папа. - Я, дядюшка Йозеф
  и все остальные из Крайека. Не надо было нам идти в горы...
   - Не-не-е-е-т, - простонала Мама, но мальчик не мог повернуть головы в
  ее сторону.
   - ...потому что мы ошиблись. Все мы ошиблись. Это оказалось совсем