в
  то же время это было правдой. Я мог насмехаться надо всем, но никакая
  насмешка не может изменить сути того, что есть.
   Я медленно подошел к подъезду и зашел внутрь.
   Эллен была в полусне, когда я сел на кровать, чтобы снять ботинки.
  Она повернулась на другой бок и издала какой-то вопросительный звук, я
  сказал ей, чтобы она спала.
   Она опять пробормотала что-то, напоминавшее "Нук-там?"
   Сидя в наполовину расстегнутой рубашке, я не решался что-либо
  сказать. И я вдруг отчетливо осознал, что если я расскажу ей, то больше
  никогда не увижу эту дверь с другой стороны.
   "Все было хорошо, - сказал я. - Пожилые люди рассказывали истории о
  войне".
   "Я же тебе говорила".
   "Но это было совсем не плохо. Я, может быть, снова пойду туда. Это
  может быть полезным для моего положения в фирме".
   "В фирме, - она чуть подтрунивала надо мной. - Ты старый зануда,
  любовь моя".
   "Чтобы узнать кого-то, надо жизнь положить", - сказал я, но она уже
  снова заснула. Я разделся, принял душ, надел пижаму, но вместо того,
  чтобы ложится спать, накинул халат и взял бутылку виски. Я пил его
  маленькими глотками, сидя за столом на кухне и смотря в окно на холодную
  Мэдисон-авеню. Я размышлял. У меня слегка шумело в голове от выпитого за
  весь вечер алкоголя. Но эти ощущения не были неприятными, как бывает при
  похмелье.
   Когда Эллен спросила меня, как прошел вечер, мысли пришедшие мне в
  голову, были столь же неясными, как и в тот момент, когда я стоял