вечер,
  почувствовал сильное волнение. Я не был в одиночестве - те же чувства
  отражались на лицах остальных присутствующих.
   Старый и сухой, Маккэррон сидел в центральном кресле у камина, держа
  пакетик с порошком в своих узловатых руках. Он высыпал его, и мы
  смотрели на меняющее цвет пламя, пока оно вновь не стало желтым. Стивенс
  обошел нас, предлагая бренди, и мы отдали ему его рождественский
  гонорар. В какой-то момент во время этой церемонии я услышал звон монет,
  переходящий из рук дающего в руки получателя; в другой раз при свете
  огня я увидел тысячную купюру. В обоих случаях Стивенс был одинаково
  почтителен и корректен. Вот уже десять лет, немногим больше или меньше,
  прошло с тех пор, когда я впервые переступил порог 249Б вместе с Джоржем
  Уотерхаузом, и в то время как многое изменилось в мире снаружи, ничего
  не менялось здесь внутри. Казалось, что Стивенс не постарел не то, что
  бы на один месяц а даже ни на один день.
   Он удалился в тень, и на мгновение воцарилась абсолютная тишина. Мы
  слышали даже, как шипел кипящий сок на дровах в камине. Эмлин Маккэррон
  смотрел в огонь, и мы проследили за его взглядом. Языки пламени казались
  особенно неистовыми в этот вечер.
   Я почувствовал себя загипнотизированным огнем. То же самое, как я
  предполагаю, должен был ощущать и пещерный человек, породивший нас, сидя
  у костра в то время, как ветер гулял и завывал вокруг его холодной
  пещеры. Наконец, не отводя глаз от огня, немного наклонившись