р, тело, когда он лежал на ней в постели, отделанной сиреневым
  бисером...
   Стоп... Это пытка - думать о том, как было прежде.
   Она сказала "т-с-с-с" осипшим со сна голосом. Ребенок продолжал плакать.
  Она любила этого ребенка, она уже давно ничего так не любила. Но ребенок
  слишком много плакал! Никак было его не успокоить. Она подошла к колыбельке
  и поглядела на него. Слезы текли по его щекам в три ручья, как потоки людей
  от супермаркета через дорогу.
   - Т-с-с-с, - сказала она. - Роби? Ну-ка успокойся! Но Роби не желал
  успокаиваться, а ей не хотелось буянить соседей. Так уж получилось, что она
  им не нравилась. Особенно этому старому кретину за соседней дверью, который
  стучал в стены, когда она проигрывала свои записи Хендрикса и Джокля. Он
  грозился вызвать легавых, не испытывая, видимо, никакого уважения к Богу.
   - Тихо! - велела она Роби.
   Младенец издал задыхающийся звук, замолотил по воздуху кулачками и весь
  зашелся в крике. Она взяла его из колыбели и покачала, стараясь успокоить
  его демонов. Пока он отчаянно трепетал, она прислушивалась к шуму
  восемнадцатиколесных трейлеров, спешащих мимо Мэйблтона по шоссе к Атланте.
  Ей нравилось слушать этот чистый звук - как вода, текущая по камням. Но
  немножко грустно становилось от этого звука. Ей часто казалось, что все
  куда-то движутся, у всех есть направление, путеводная звезда. Ее звезды
  горели в свое время, вспыхнули и выгорели до золы. Это было очень давно,