ен.
   Мэри издала тихий стонущий звук, вырвавшийся из глубины горла,
  повернулась к плите и прижала лицо младенца к раскаленной докрасна горелке.
   Маленькое тельце корчилось и дергалось. Обтекавшая его волна жара ударила
  ей в лицо. Крик Роби длился и длился, ножки дергались. Она крепко прижимала
  его затылок рукой, в ее глазах стояли слезы, и на сердце у нее было муторно,
  потому что Роби всегда был таким хорошим ребенком.
   Его борьба прекратилась, крик перешел в шипение.
   Голова младенца плавилась.
   Мэри глядела, как это происходит, словно отделившись от своего тела, как
  отдаленный наблюдатель - с нездоровым любопытством. Голова Роби съеживалась,
  маленькие искорки пламени постреливали, и розовая плоть расползалась в
  мерцающих струйках. Она ощущала жар под рукой. Теперь он затих. Он понял,
  кто здесь командует.
   Она сняла его с горелки, но большая часть его лица осталась в горячих
  завитушках, черных и хрупких, вдавленных вовнутрь. Роби был мертв.
   - Эй ты, полоумная дура! - раздался голос соседа за стеной. Старик из
  соседней квартиры, тот самый, что ходит вдоль дорог, собирая алюминиевые
  банки в мусорный мешок. "Шеклет" - вот какая фамилия написана на его
  почтовом ящике. - Прекрати этот вой или я вызову копов! Слышишь меня?
   Мэри воззрилась на дыру с черными краями, там, где раньше было лицо Роби.
  Из нее шел дым. Пластмасса поблескивала на горелке, и в кухне воняло
  приторно-сладким запахом смерти еще одного