скрипела под пальцами, скорее напоминавшими узловатые
  корни.
   - Ах, ты моя хорошая, - пробурчал угольщик. - Но жажда - это плохо.
   Он покачал головой и проглотил слюну. Глотка была такой сухой, что этот
  глоток оказался весьма болезненным.
   - Сейчас мы тебе поможем, - сказал он, вставая с топчана.
   Его хижина и снаружи выглядела не слишком великолепно, а изнутри имела
  еще более жалкий вид. Однако угольщик был человеком без претензий. Поэтому
  он чувствовал себя хорошо и среди своей убогой обстановки.
   С потолка свисала на веревке пустая керосиновая лампа. Большой стол,
  вокруг которого стояли четыре стула, раскачивался при малейшем
  прикосновении, потому что из-под одной из ножек исчез деревянный клин. Двери
  старого самодельного шкафа висели косо и визжали, как дикие кошки, которым
  наступили на хвост. В шкафу лежало пахнущее сыростью рваное одеяло. На плите
  висела пальто, на которое не польстился бы самый последний нищий. А на
  средней полке шкафа одиноко стояла бутылка виски.
   Роберт Говард протянул за ней дрожащую руку. Углы его рта вздрагивали, на
  лице появилась довольная улыбка. Привычным движением он вытащил пробку,
  поднес бутылку к губам и с удовольствием сделал несколько глотков.
   - Божественно. Может, еще глоточек? - спросил угольщик сам у себя. - Да,
  конечно. Одним больше - это намного лучше, чем одним меньше.
   Он вторично опустошил бутылку и, закрыв ее пробкой,