збавиться от легавых все-таки не удалось. Должно быть, меня пасли
  двое и на двух машинах с рациями или чем-то в этом роде.
   Впрочем, это могла быть простая случайность, и я решил проверить.
  Свернув налево на следующем перекрестке, я покатил обратно к проспекту
  Колумба, где повернул направо и еще раз направо, на примыкающую улицу. Сукин
  сын по-прежнему висел у меня на хвосте, отстав на полквартала, я выехал на
  Уэст-Энд-авеню, свернул направо и покатил вперед, высматривая, не загорится
  ли по курсу красный светофор.
   Наконец это случилось, и я остановился довольно далеко от перекрестка.
  Впереди мелькали огни проезжавших такси, но в непосредственной близости не
  было ни одной машины, кроме моего "мерседеса" и черного "шевроле" пятьдесят
  третьего года выпуска, на котором ехал мой преследователь. Марка машины
  говорила о многом. У полицейских всегда так. В Америке, должно быть,
  миллионов двадцать машин; десять миллионов выглядят как японские
  пластмассовые игрушки: розовые, желтые, покрытые серебрянкой. Что же делает
  легавый, чтобы не привлекать внимания? Садится за руль черного "шевроле".
  Если Эду Ганолезе противостоят такие люди, остается лишь удивляться, почему
  он еще не прибрал к рукам всю страну.
   Похоже, следивший за мной легавый был еще большей посредственностью,
  чем остальные: вместо того, чтобы затормозить сбоку от меня, в соседнем
  ряду, как сделал бы любой