вещании в
  девять утра.
   - Так хорошо? - спросила она, нежно массируя мне голову кончиками
  пальцев. Это успокаивало.
   - Прекрасно, - ответил я и начал было закрывать глаза, но почувствовал,
  что засыпаю, и опять открыл их.
   Мы помолчали минуты три; усталость и напряжение таяли под пальчиками
  Эллы. Потом она сказала:
   - Мне надо поговорить с тобой. Серьезно.
   - Ладно, - ответил я. - Глупо было тянуть с этим. Все равно рано или
  поздно пришлось бы начать разговор, пережить все это и забыть раз и
  навсегда. Так почему не сейчас? Ведь потом уж не надо будет волноваться
  из-за этого.
   - О твоей работе, - сказала Элла.
   - Знаю.
   - Клей, пойми меня правильно. Я не то чтобы потрясена, узнав, что ты
  плохой, бесчестный и все такое прочее. Ты не думай, дело в том... дело в той
  холодности, которую я иногда замечаю в тебе. Порой... как бы это сказать...
  порой в тебе два разных человека.
   - Не надо...
   - Клей, не говори только, чтобы я не валяла дурака. Знаю, знаю, ты
  прекрасно ко мне относишься, ты хороший парень, и нам здорово вместе, но
  вдруг... вдруг ты преображаешься, делаешься хладнокровным, начинаешь
  обсуждать, как бы устроить кому-нибудь "несчастный случай", что в
  действительности означает преднамеренное убийство, которое тебя ни капли не
  волнует. Ты спокоен, бесстрастен, и это пугает меня, Клей. Со мной ты
  другой, не бесчувственный.