за столом.
   - Если Исаева свалим - уже большое дело для нас сделаешь... А коли нет, на том свете с тобой считать будем - кто кому чего должен.
  
  ***
  
   Скоро вернулись люди, посланные за кастетовскими друзьями.
   Первым внесли Женю. Грамотно, как раненого бойца, на сцепленных в замок ладонях, усадили бережно в кресло. Следом вошла Вероника Михайловна, с беспокойным изумлением озираясь, крепко сжимая в руках маленькую дамскую сумочку и вместительный, битком набитый, полиэтиленовый пакет. Последним вошел Сергачев.
   - Здравствуйте, господа. Садитесь, - Киреев поднялся с места, поздоровался за руку с Женей, элегантно поцеловал ручку Веронике Михайловне, подвел ее к креслу, усадил. - Чай, кофе?
   - Чай, - ответила Вероника Михайловна.
   - Кофе, - сказал Женя.
   Киреев не выходил из комнаты, не нажимал никаких видимых кнопок и уж тем более не звал никого громким голосом, но через пару минут строгий хорошо одетый мужчина вкатил сервировочный столик, на котором было все, что можно представить необходимым для наслаждения чаем и кофе.
   Перед Женей он поставил маленькую, прозрачного фарфора, дымящуюся чашечку с кофе. Перед Вероникой Михайловной большую, расписанную немыслимыми цветами в стиле "а ля рюсс", чашку. На столе очутились сахарница с кусковым сахаром-рафинадом, сливочник, еще одна сахарница - с песком и большое блюдо, на котором в продуманном беспорядке были разложены разнообразные печенья, сухарики, сушки соленые, сушки с маком, сушки простые, но, видимо, тоже непростые, с каким-нибудь особенным вкусом, потому что простого вкуса представить в этом доме было невозможно.
   Мужчина откатил в сторону сервировочный столик, на котором еще оставалось множество всяких посудинок, тарелочек, блюдечек и даже горшочек, наверное, как у Винни Пуха, с медом, и неслышно вышел.
   Женя осторожно, двумя руками, поднес к губам хрупкую чашечку,