шутку именовал его Кирей, круглолицый улыбчивый старичок в старом невзрачном плаще и шляпе из кожзаменителя - Петр Петрович Сергачев. Старик вновь поднялся навстречу гостям, пожал ладони, крепкую киреевскую и пухлую Сергачева, жестом пригласил к столу.
   - Видели ? - спросил Дядя Федя, указывая на темный телевизионный экран.
   - Слышали, - за всех ответил Есаул, - в машине, пока ехал, по всем станциям передают. Это же беспредел какой-то!
   Киреев и Сергачев согласно кивнули.
   - Что думаете? - голос Смотрящего окреп, в бесцветных выгоревших глазах зажглись злые огоньки.
   Те, кто знал Дядю Федю прежде, когда тот носил еще погоняло Жук, знали, что раньше, когда он в молодой силе был, в такие моменты его нужно было сторониться. Мог зашибить, изувечить, а то и смертный грех на душу взять - жизни лишить.
   Но это раньше...
   - Что думаете ? - повторил он уже тише.
   Присутствующие молчали.
   Не оттого, что ответить было нечего, а потому, что говорить сейчас должен Дядя Федя, он здесь главный, он Смотрящий, его слово в уголовном мире - закон.
   Они - тоже воры, и их речь имеет вес, но не теперь, а когда толковище начнется и каждый свое мнение высказать сможет, а пока их дело слушать, что Смотрящий скажет и как этому возразить, если такая нужда возникнет.
   - Дерьмо дела, - сказал Дядя Федя, я большой сход в "Медведе" собираю, всех позвал - и айзеров, и чеченов, и чурок косоглазых, всех, а с вами хочу пока здесь потолковать, потому что накипело уже дальше некуда.
   Он стукнул себя в костлявую грудь и поднялся, зашагал по небольшому кабинету, шурша войлочными подошвами по наборному паркету. Как назло, опять разболелись помороженные в далеком 64-м ноги, когда он с двумя подельниками ушел с этапа и больше месяца скрывался в зимней голодной тайге. Вышли тогда из тайги только двое, и никому не рассказали, что случилось с третьим.