ночевал, я - недалеко здесь, на Каменноостровском, а утром пошел, сказал - на стоянку, он машину на платной стоянке оставил, вон там, за домами. Ну, его нет и нет, он же хотел только заплатить, чтобы машина еще день там простояла, и сразу обратно, ему даже в магазин не надо было заходить, мы вчера всего много купили, еще осталось, и водка, и еда всякая...
   - Дальше, Наташа, дальше!
   - Ну, я подождала, подождала, его все нет и нет... - Наташа усиленно зашмыгала носом, явно намереваясь заплакать.
   - Дальше!
   - Я пошла на стоянку, а там... - Наташка все-таки заплакала.
   Была бы на ее месте взрослая баба, Кастет охотно применил бы лучшее средство от истерики - дал бы по морде. Однако бить по морде пацанку, тем более ему, мастеру спорта по боксу, было как-то... не правильно, что ли, и он просто погладил ее по голове. Наташа подняла на него преданные зареванные глаза.
   - Успокоилась! Молодчина!.. Что случилось на стоянке?
   - Я пришла, а там дядьсережина машина открыта, то есть совсем, двери открыты, багажник. А вокруг люди в форме, вроде чего-то ищут...
   - А Серега?
   - Не-а, его там не было.
   - В какой форме они были, в милицейской?
   - Не-а, в пятнистой такой, ну, все сейчас в такой ходят, камуфляжка, что ли, называется...
   - Так.. Пойдем, сядем куда-нибудь...
   Наташа опять по-собачьи посмотрела на него снизу вверх, взяла за руку и повела в ближнюю подворотню, которая привела во двор с чахлой зеленью и двумя скамейками.
   - Леша, - сказала она, - знаешь, чего я вспомнила. Я ж нашла книжку записную, Сережину, под диваном. Уборку делала и нашла.
   Кастет сразу потребовал книжку. По всему видно, служила она Ладыгину много лет, была пухлой, потрепанной, с засаленными страницами, исписанными и карандашом, и чернилами, и шариковой ручкой. Несколько телефонов было записано губной помадой. В книжку был вложен