финишу, и вымпел толчками поднимается вверх. Жизнь - это губы
  бедного Фреда, прижавшиеся в такси к ее губам и вздрагивавшие вместе с
  машиной, когда они неслись вдоль набережной. Какой смысл умирать, если это
  приводит вас только к лепету о цветах. Фред не хотел цветов, он хотел... И
  приятная тоска, которую она чувствовала в баре Хенеки, вновь охватила ее.
  Она смотрела на жизнь с глубокой серьезностью: она готова была причинить
  кому угодно любые неприятности для защиты того единственного, во что
  верила. Если кого-нибудь из ее подруг бросал любовник, она утешала ее:
  разбитые сердца всегда склеиваются; если она слышала, что кто-то искалечен
  или ослеп, она говорила: счастье еще, что он остался жив. В ее оптимизме
  было нечто опасное и безжалостное, смеялась ли она в баре Хенеки, плакала
  ли на похоронах или на свадьбе.
   Она вышла из крематория и здесь увидела, как у нее над головой над
  башнями-близнецами поднимаются последние останки Фреда: тонкая струйка
  серого дыма из печи. Люди, проходившие по обрамленной цветами пригородной
  дороге, смотрели вверх и замечали дымок; то был горячий день для
  крематория. Фред опустился неразличимым серым пеплом на розовые цветы; он
  стал частью дымового бедствия над Лондоном, и Айда заплакала.
   Она плакала, но в ней крепла решимость, крепла все время, пока она шла
  к трамваю, который должен был увезти ее в родные места; к барам, световым
  рекламам и к театрам-варьете.