запахом. Шантарская весна, как
  обычно, выдалась прохладной и запоздавшей, стоял конец апреля, а снег еще не
  везде сошел, по городу гулял холодный ветер - но внутрь небольшого квартала
  шестиэтажных "сталинок" почти не проникал, и ночной воздух был спокойным.
   Он долго сидел на стылой скамейке. У соседнего подъезда снова торчала
  белая японская машина, низкая, спортивная, внутри громко играла музыка, и
  рядом, болтая и пересмеиваясь, хохоча нагло, уверенно, стояла кучка Кожаных.
  Так их Родион давно окрестил для удобства. Уверенные в себе мальчики в
  кожаных куртках и спортивных штанах частенько вызывали у него острое желание
  нажать на спусковой крючок - одна беда, не было в хозяйстве предметов,
  таковым крючком снабженных. Оставалось лишь тихо ненавидеть. За то, что они,
  пусть никогда не задиравшие, смотрели на его дряхлую "единичку", как на
  вошь. За то, что карманы у них набиты деньгами. За то, что в их машинах
  сидели очаровательные, на подбор, девочки. За то, что они не читали тех
  книг, что читал он, - но без всяких дипломов и вузов как-то ухитрились
  вылезти в хозяева новой жизни. И, главное, за то, что они не боялись
  будущего и жить им было не страшно, никакие комплексы не мучили, и словес-то
  таких не знали, поди...
   В тысячный раз он горько спросил себя: почему? Почему все начиналось так
  весело и хорошо, а кончилось так позорно? Почему он, несколько лет
  боровшийся за демократию, оказалось, всего лишь расчищал дорогу тем, кто