сказал: "Я всегда жалею,
  что не пришлось жить в то время..."
   Отец все молчал, насупившись, и тогда Толя спросил, приходилось ли ему
  непосредственно участвовать в штурме Зимнего.
   Отец сухо и коротко ответил, что в ту ночь и близко к Зимнему не
  подходил, а по заданию ревкома стоял за Нарвской, часовым у склада с
  оружием, и никаких происшествий с ним не случалось.
   Анатолий стал горячо и пространно доказывать, что суть не в том, где
  именно находился в ту ночь человек, а в сознании, что он участвует в общем
  революционном деле. Потом спросил отца, что он думал, когда стоял на
  посту. А тот, сощурив глава, как всегда, когда сердился, ответил, что в ту
  ночь был сильный мороз и думал он о том, догадаются ли товарищи принести
  ему тулуп или нет.
   Словом, разговора у них не получилось, и я предложила Толе пойти в
  кино.
   Когда я вернулась, отец не спал и спросил:
   - Это что же, ухажер твой, что ли?
   Я смутилась и ответила, что, во-первых, терпеть не могу этого
  мещанского слова, а во-вторых, не понимаю, чем Толя ему не понравился.
   - А кто тебе сказал, что не понравился? - ответил отец, пожал плечами и
  добавил: - Говорит только много. Лет-то ему сколько?
   - Двадцать три.
   - Что ж, может, и обойдется, когда обкатку пройдет, - с усмешкой сказал
  отец.
   Я обиделась, сказала, что Толя не болтун, не маменькин сынок, а
  студент, будущий архитектор, член комитета комсомола в институте, и если
  уж