а то пошло, то затеял он весь разговор просто из вежливости.
   - А-а, это он мне, значит, уважение хотел сделать... А я, дурак, и не
  понял, - снова сощурясь, сказал отец.
   - Ты, видно, многого не понимаешь, - сказала я в сердцах и отвернулась.
   Я была уверена, что отец сейчас сердито оборвет меня, потому что не
  терпел, если я говорила с ним или с матерью без должного почтения, но
  вместо этого он неожиданно положил руки мне на плечи, повернул к себе,
  пристально посмотрел в глаза и ушел в свою комнату.
   И тогда я поняла. Все поняла. Он просто боялся потерять меня. Боялся,
  что настанет день и я уйду с Анатолием... Если бы он знал!.. Ведь я
  никогда не признаюсь ему, что люблю Анатолия, люблю и... боюсь его
  потерять! Мне даже самой себе страшно признаться в этом.
   ...Вдруг точно что-то толкнуло меня, и я с испугом взглянула на часы.
  Половина седьмого. Он обещал прийти в семь. Еще полчаса!..
   Что ж я мудрю, зачем задаю себе все эти смешные риторические вопросы:
  "Люблю - не люблю?" Разве я не понимаю, что когда сержусь на Анатолия,
  даже делаю вид, что без него мне будет лучше, то все это в целях
  самозащиты, чтобы обмануть его, не дать ему до конца понять, что я тряпка
  безвольная, готовая ради него на все.
   Когда я сердилась на него там, на перроне, когда убеждала себя в том,
  что устала от него, - все это неправда, я обманывала и себя и его.
   А правда в том, что я боюсь потерять Толю. И знаю,